Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]
Полковник Дарганов завершал объезд постов, выставленных вдоль левого берега Терека от въезда в станицу до выезда из нее. Эту обязанность он всегда исполнял сам, если из штаба казачьих войск в Моздоке приходила цедулка об усилении мер предосторожности. Значит, скоро солдаты из строительного батальона начнут наводить деревянные переправы через горную реку, интенданты подтянут к ней обозы с продовольствием и с аммуницией. А потом наступит черед стрелковым ротам переходить на правую сторону Терека и скорым маршем углубляться в горные теснины, эти цитадели неуловимых разбойников. Оставалось заглянуть на кордон, не так давно перешедший под начальство племяша Чигирьки, и отбывать домой. Набеги разбойников на атаманскую усадьбу за спрятанными в ней сокровищами пока не возобновлялись, но они могли начаться в любой момент. И это обстоятельство тоже добавляло хлопот, заставляя наперед заботиться о гостях в большом доме. Дорога потянулась по лесу, изредка в кустах подавали голоса разные чакалки. Подумав о том, как быстро летит время, Дарган усмехнулся в усы. Казалось, еще вчера Чигирька ходил в малолетках и мечтал о чине урядника, а теперь станичники сами избрали его своим командиром и настояли на присвоении ему звания подхорунжего. Огладив бороду, атаман покачал головой и осмотрелся вокруг.
Небольшой отряд казаков выехал из леса, тряской рысью заспешил по лугу со сметанным в стожки пахучим сеном. За лугом темнела стена камыша с коричневыми махалками, полными созревших семян, за которой возвышалась деревянная вышка с наблюдателем. Уже можно было различить, как тот перегнулся через перила и прокричал что–то вниз, наверное, предупреждал секретчиков о приближении начальства. В этот момент от одного из дальних стожков донесся сдавленный стон, заставивший казаков моментально натянуть поводья. Двое терцов из атаманского сопровождения перекинули винтовки на грудь, взяли то место на прицел. Дарган прислушался, по животному потянул воздух тонкими ноздрями. От абреков часто исходил запах дыма костров и жаренного мяса. Но кроме привычных звуков и запахов он ничего не обнаружил. Атаман уже хотел подъехать к копне поближе, чтобы разобраться в причине на месте, когда тишину разорвал заполошный женский вопль. Он хлестко резанул по ушным перепонкам, заставив дать шпоры коням и вихрем подлететь к придавленному жердинами стожку. От него уже отбегала женщина с задранным платьем и с измазанными кровью ногами, испуганное лицо ее было перекошено гневом.
— Ту сэ кушри… — выбросила она из себя короткую фразу, повторила, глядя в середину копны. — Кушри… кушри!
Дарган потянулся сначала к пистолету, затем пальцы правой руки машинально обхватили рукоятку шашки. Он еще не понимал, что произошло с девушкой и кто тот человек, к которому она обращается на знакомом ему языке, но память услужливо начала подсказывать, что подобную картину ему приходилось где–то видеть. Солнце закатилось за пушистое облако, по лугу побежали торопливые тени, усиливая картины прошлого. Меж тем молодая женщина скорчилась от боли и попыталась затолкать конец подола платья между ног, не переставая сыпать чужими проклятьями. Она по прежнему не замечала остановившегося невдалеке от нее казачьего разъезда, видимо находилась в полной прострации. Станичники недоуменно переглядывались, не торопясь приближаться к потерпевшей и не сводя глаз со взлохмаченного сбоку стожка сена.
— Сэ фашер контре… кушри… — продолжала бессвязно бормотать незнакомка, не зная, за что приниматься. — Жуир де… луттер контре… Т у сэ кушри!
Напряжение возрастало, из углубления в копне до сих пор не доносилось ни единого звука, наталкивая служивых на мысли, что девушка или сама напоролась на что–то острое, или решила разыграть перед разъездом жуткий спектакль. Но к чему она его затеяла, когда вокруг никого не было, и какую выгоду искала, никто из казаков не мог себе представить. Главное, как она очутилась вдали от станицы в тревожную для всех пору. Станичные скурехи никогда не выходили по одной за околицу, они знали, что за каждым их шагом следят джигиты с горных круч, готовые умыкнуть юных казачек и сделать их или женами, или пожизненными рабынями на скудных своих полянах среди заоблачных скал. Наконец Дарган громко звякнул ножнами о стремена и кашлянул в кулак:
— Милая, ты бы сначала развернулась к нам передом, — с нотами сожаления в голосе попросил он. — А потом мы хотели бы послушать, что с тобой приключилось.
Девушка вздрогнула и быстро обернулась назад, на удлиненном лице ее отразилась новая волна испуга. Дарган на мгновение замер в седле, затем непроизвольно сунулся вперед, стараясь получше рассмотреть незнакомку, укрытую копной растрепанных волос. В глазах у него заплясал блеск недоумения, а на скулах принялись перекатываться крепкие желваки. Молодая женщина тоже громко вскрикнула и прижала руки к груди, по ее внешнему виду можно было определить, что подобной встречи со всадником, да еще в этом именно месте, она тоже не ожидала.
— Никак французская мамзелька, — ошалело протянул один из верховых. — Похоже, Дарган, что это гостья с твоего подворья.
— А зачем она сюда притащилась? — с сомнением пожал плечами второй из терцов. — Дома, что–ли, не сиделось?
— Тараска, а ну глянь под копну, — вступил в разговор третий из патрульных. — Не видно ли там мушкетера? Они ж вдвоем к нам в станицу прибыли.
Но шустрый малолетка, к которому обратились, ничего сделать не успел, потому что из углубления в копне показался молодец в черкеске и при оружии. Он оправил на себе платье, сдвинул папаху на затылок и только после этого развернулся лицом к станичникам. Глаза у патрульных округлились от удивления, они как по команде посмотрели на своего командира, который оторопел от увиденного больше остальных. Это был его младший сын Петрашка. Сначала у Даргана скакнули вверх брови, затем сам собой раскрылся рот, он одурело покрутил головой. Снова воззрился на незнакомку, по прежнему стоящую перед ним с задранным подолом платья и с потеками крови на ногах, перевел взгляд на молодца, у которого остался оттопыренным край черкески. И вдруг одним разом сломал черты мужественного своего лица, превратив его в маску хищного зверя, увидевшего жертву. Правая рука полковника рванула из ножен клинок, а левая дернула на себя поводья, принудив кабардинца подняться на дыбы. Оставалось одним прыжком перемахнуть сажени три до казака, появившегося из стожка, и пустить острое как бритва лезвие под его подбородок, чтобы подравнять без того прямые его плечи. И тут раздался громкий возглас провинившегося, в котором несмотря ни на что, чувствовалось внутреннее спокойствие.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
